|
Полотно, состоявшееся в сосредоточенной тишине нетварного света всеми красками соучаствуют в литургии оглашенных.
Стоя перед холстом, художник слышит эхо веков: нечеловеческая мощь Микеланджело, божественная красота Боттичелли, небесный аскетизм Джотто и даже такое: рукой Леонардо водил Сам Бог... И современный художник мечтает о том же, недостающем ему чуде — сверхъестественной помощи во всех его формальных изысках, оправдании их и в обретении собственного этического принципа и в даровании сил следовать ему. Мечтает, даже зная, что в "последние времена" не чудеса и высота духа будут определять лицо мира, а агрессивный интеллект, технология и воля к власти. Знает, что не оградит и башня из слоновой кости, что вдохновение будет плодить фантомы, а сокровенное снова уйдет в катакомбы и тогда художнику, чтобы скрыть свой Китеж от всех окаянств понадобится спуск по лестнице восхождения, ведущей к новому небу. Понадобится на время, чтобы не стать жеманной, бессловесной частью культуры new age, украшателем ее салонов и парков, виньеточным оформителем и попугаем модных идей или наемным клерком арт-рынка.
Мистически одаренные художники, переносившие частицы рая на землю, не были ни художниками, ни живописцами в строгом понимании профессии, но именно им, возводившим основание изобразительной культуры новозаветного времени, мы обязаны тем, что и сквозь смог пороков сияют еще искры Предвечного Света, от которых не каждый современный художник достоин зажечь свою свечу. Это безымянные иконописцы Византии и Древней Руси, и это на фундаменте их свидетельства богоприсутствия стали возводить потом Вавилонскую башню цивилизации потребления.
Идеал Святой Руси, как чистый снег, некогда покрывавший поля наши, таял, утекал ручейками в долины, поближе к монастырским кельям, перепахивался с землей, изрезывался санными колеями, истаптывался, закидывался комьями грязи, сгребался в отвалы; дети лепили из него крепости, но они разливались половодьем, мешаясь со сточными водами, или — чудом сохранив свою свежесть, собирался где-то в глухих и таежных местах, чтобы остаться в преданиях, со временем все настойчивее принимаемых за фольклорные сказания. Сколько же надо современному обмерщенному сознанию, чтобы вернуть этот идеал, и не потребуется ли для этого в помощь весь мистический опыт русского исихазма?
<...>
Полный текст эссе Валерия Харитонова в альбоме "Валерий Харитонов. Перед белым холстом". Издательство "Лето", М. 2001 |
A painting which came to life in a rapt quietness of the heavenly light participates in the liturgy of the possessed ones with its all colours.
Standing before the canvas, the artist can hear an echo of centuries passed: a superhuman power of Michelangelo, divine beauty of Boticelli, heavenly asceticism of Giotto, and even something like this: it was God who directed Leonardo's hand... The modern artist is dreaming of the same miracle he lacks, i.e. of a supernatural help in all his formal excesses, in trying to justify them and finding his own ethical principle that he would be able to follow. He is dreaming of such things, even being aware that in the "last times" the miracles and the highness of the spirit by no means will define the face of the world. In their place there will be an agressive intellect, technology and will to power. He knows that even a tower made of ivory won't help and that inspiration will produce phantoms, while the innermost will again be hiding in the catacombs. Then the artist will have to go down the staircase of the ascent, running up to the new heaven. It will take some time not to become an affected and wordless part of the culture of the new age, a decorator of its salons and parks, a vignette designer, a parrot of fashionable ideas or a hired clerk in art market.
The artists, possessing a mystical gift, could transfer the particles of paradise to earth. They were neither artists nor painters in the strict sense of profession, but they created the basis of pictorial art during the times of the New Testament. And what we owe them are those sparkles of the Pre-eternal Light beaming through the smog of vices. Not every modern artist deserves his candle to be inflamed by them. They are the anonymous icon-painters of Byzantine and Ancient Russia. It was on the base of their testimony of God's presence that afterwards people began erecting the tower of Babel of the consumer civilization.
Just like pure snow once covering our fields, the ideal of Holy Russia was melting and turning into small streams flowing away into valleys, trying to keep to monastic cells. Ploughed with the earth, cut with sleigh-tracks, trampled and filled with lumps of mud, shovelled in dumps; children used to make snow fortresses of it which would turn into floods, mingling with sewage. And sometimes it would gather somewhere in the wild places of taiga, having preserved its freshness by some miracle, to remain in legends, gradually taken for folklore tales. How much time will it take the modern commonplace consciousness to regain this ideal? Maybe it will need a helping hand toward the whole mystical experience of Russian quietism?
<...>
The complete text by Valery Kharitonov
is available in:
Valery Kharitonov. ‘Before the White Canvas’. Leto Publishers, Moscow, 2001 |